Академик Тихвинский о себе и о Китае
Это интервью с академиком и самым известным (и старейшим!) российским китаеведом, Сергеем Леонидовичем Тихвинским получилось сборное: сначала с ним встретился главный редактор журнала «Россия и Китай», а потом, в продолжение – Марина Белькова, наш специальный корреспондент. Главное из этих бесед мы собрали воедино, в один большой и интересный материал. Но вот согласовать окончательный вариант не успели... – Сергей Леонидович ушел из жизни в феврале 2018-го года, в возрасте 99 лет. Светлая ему память!
– Сергей Леонидович, когда и почему Вы начали заниматься Китаем?
– Я в детстве увлекался книгами таких путешественников, как Марко Поло, Пржевальский, Роборовский, Грум-Гржимайло, Свен Гедин, Обручев и других – и наших, и зарубежных, поэтому живо интересовался Азией, в том числе и Китаем. Но наиболее важным толчком, импульсом для того, чтобы я избрал путь китаеведа, было то, что дача моих родителей соседствовала с дачей академика Алексеева, знаменитого филолога-китаиста. Мне было лет двенадцать, мы лазили по деревьям, устраивали там шалаши и волей-неволей слышали разговоры, которые вели два соседа – мой отец и академик Алексеев, который рассказывал ему о Китае. Вот все это и определило выбор мной специальности китаеведа.
Я в 1935 году, после окончания десятилетки, выдержал вступительные экзамены на первый курс ЛИФЛИ (Ленинградский институт истории, философии и лингвистики), который потом стал филологическим факультетом Ленинградского государственного университета. И там тот же самый академик Василий Михайлович Алексеев стал моим первым учителем, а затем научным руководителем. Вот что определило мой выбор, о котором я, конечно же, не жалею, потому что в дальнейшем моя жизнь была в той или иной степени связана с Китаем.
– Сергей Леонидович, а Ваши родители имели какое-то отношение к Китаю? Кем они были?
– Нет, отец у меня военный врач, мать – медсестра хирургическая. Отец потом, у него был хороший голос – тенор, одновременно с медицинской практикой под другой фамилией иногда выступал в Мариинском театре на вторых ролях. Ну, просто музыкальный был человек. Во время первой мировой войны отец был начальником полкового госпиталя, там познакомился с моей матерью, она была хирургической сестрой. А во время финской кампании отец командовал уже дивизионным госпиталем, получил орден Красной Звезды за финскую кампанию, они у меня были блокадники оба. Мать, к сожалению, не выдержала, после блокады скончалась, а отец еще прожил лет восемь после войны.
- А скажите, пожалуйста, какие люди, события, процессы повлияли на Ваше становление как ученого и как человека?
- В первую очередь, конечно, это академик Алексеев. Кого еще можно отметить? Вообще, тогда у нас преподаватели были хорошие в Ленинграде, в то время. Лингвисты сильные были, такие, как Александр Александрович Драгунов, который преподавал нам китайский язык, каллиграфию и скоропись нам преподавал Михаил Федорович Хван, кореец. Вообще, я много обязан Ленинградскому университету за свое начальное образование. Позднее мне много дало общение с Владимиром Николаевичем Роговым, который около 13 лет работал в качестве корреспондента ТАСС в Китае. Большую роль, конечно, сыграл и профессор Борис Иванович Панкратов. Он сам из Владивостока, окончил там университет, и был большим специалистом по буддизму. Он и монгольский язык знал, и тибетский, и китайский. Борис Иванович работал в нашем генконсульстве в Пекине, где я был генеральным консулом. И в какой-то степени я считаю его своим учителем, он очень хорошо знал национальные проблемы Северного Китая. Кого еще я могу отметить? Вообще у нас в Академии Наук был академик Евгений Михайлович Жуков, в аспирантуре я был у Григория Наумовича Войтинского – это участник революционного движения 1925-1927 годов, старый дальневосточный коммунист, китаевед, работал с Бородиным, который, как Вы, наверное, помните, был представителем Коминтерна при Сунь Ятсене. Много хороших людей вложили в меня знания. Посол был хороший Петров Аполлон Александрович, доктор философии, тоже ленинградец. Он потом на дипломатической работе был и был послом в Китае. Меня очень быстро с 5-го курса взяли в МИД переводчиком и там дальше я уже и кандидатскую защищал. Во-первых, я без отрыва от производства получил диплом, поскольку меня с 5-го курса взяли на работу, не дали закончить. Потом кандидатскую защитил, затем – докторскую, и членом-корреспондентом стал, еще работая в МИДе.
– А когда Вы сами впервые попали в Китай?
– Первая поездка моя в Китай была ознакомительная, в 1939 году. А в 1939-1940 гг. я стажировался в Китае, где в городе Урумчи был вице-консулом Генерального консульства СССР. Во время войны я был сотрудником Дальневосточного отдела Народного Комиссариата иностранных дел (НКИД) и готовился к поездке в Китай в качестве второго секретаря Посольства СССР. В октябре 1943 года в Москве, в особняке Народного комиссариата иностранных дел на Спиридоновке, проходила Московская антигитлеровская конференция министров иностранных дел. Повесткой для конференции предусматривались два основных вопроса: 1. О мероприятиях по сокращению сроков войны. 2. О подписании декларации по всеобщей безопасности. Для обсуждения второго вопроса на конференцию был приглашен посол Китая в СССР Фу Бинчан. 30 октября 1943 года он, вместе с главами делегаций СССР, США, Англии, подписал Декларацию по всеобщей безопасности (так называемая "Декларация четырех"). Помню, тогда меня неожиданно вызвали к помощнику народного комиссара (министра) иностранных дел Вячеслава Молотова, и поручили выполнять на конференции протокольные функции – я встречал гостей у входа и провожал в отведенные для них кабинеты. В последний день работы конференции приехал и китайский посол в Москве Фу Бинчан. Наше общение с ним длилось не более 10 минут. Войдя в белый зал, где подписывался основной документ – Декларация по вопросу о всеобщей безопасности – Фу Бинчан поздоровался с участниками, молча расписался в Декларации и моментально уехал. Такое минимальное участие в Конференции представителя Китая было продиктовано протоколом с тем, чтобы не давать Японии лишних поводов для обострения ситуации на восточных границах СССР. Во время работы в НКИДе мне довелось и выезжать на фронт, сопровождая зарубежные делегации. Но вскоре после конференции меня снова командировали в Китай, на этот раз в город Чунцин, что на берегах реки Янцзы. Во время войны с Японией это была военная столица Китая. Там я был вторым секретарем посольства и ведал делами культуры, организовывал, в том числе, фотовыставки о делах на фронте, о нашей культуре. В 1945-м году, уже после войны, я сопровождал в Москву китайского известного ученого и поэта Го Можо. Это была первая поездка Го Можо в нашу страну, редко китайцы бывали у нас тогда. В тот раз Го Можо приехал в Советский Союз для участия в торжествах по случаю 220-летнего юбилея Академии наук СССР. Он посетил Москву, Ленинград, Сталинград и другие города Советского Союза, побывал на заводах и в колхозах и по возвращении в Китай выпустил книгу "В СССР", представляющую собой дневник его путешествия. Я его сопровождал в этой поездке. Вскоре после этого, тоже в 1945-м году, меня обратно направили в Китай, но уже не в Чунцин, а в Бэйпин, впоследствии переименованном в Бэйцзин (по-русски Пекин).
В Бэйпине я проработал пять лет и дослужился до должности генерального консула Советского Союза. Когда народно-освободительная армия освободила Пекин-Тяньцзинский район, я был назначен, когда восстановили отношения с Китаем, первым поверенным в делах уже Китайской Народной Республики. Потом приехал посол, а я стал работать советником.
После Пекина я два с лишним года был советником посольства в Лондоне. Тогда в Лондоне проходили переговоры с Японией об установлении дипломатических отношений, и я был членом правительственной делегации, участвовал в переговорах с японцами. Тогда премьер-министр Итиро Хатояма, несмотря на давление американцев, выступил с требованием нормализации отношений и с Советским Союзом, и с Китайской Народной Республикой. Нормализации отношений с ближайшим соседом Японии Советским Союзом требовала и передовая общественность Японии, бизнес. Поскольку Япония очень связана с рыбной ловлей, рыба в рационе японцев занимает ведущее место, поэтому и приехала крупная делегация японских рыбопромышленников. По итогам переговоров возникла необходимость иметь в Токио какого-то советского представителя, через которого можно было бы вести переговоры еще до признания и восстановления официальных отношений. А в те времена поехать в Японию можно было только дипломату, так как никого другого, под давлением американцев, японское правительство в страну не пускало. Поскольку я в Лондоне получил какой-то опыт общения с японцами, то выбор пал на меня. Я в это время находился в Москве после лечения в Карловых Варах и собирался обратно в Лондон. Меня неожиданно вызвал Молотов и сказал, что надо ехать в Японию. Год поработал в Стране Восходящего солнца, и за это время произошла нормализация отношений с Японией. В результате меня признали уже как поверенного в делах Советского Союза в этой стране, вскоре назначили посла, им стал Иван Федорович Тевосян, бывший первый заместитель председателя Совета Министров СССР. Когда приехал Тевосян, он предложил остаться мне поработать с ним еще какое-то время. Но поскольку я уже целый год был в Японии один, без семьи, то сказал ему, что я специалист по Китаю, а не по Японии. В общем, он с сожалением меня отпустил. Вот я с тех пор поработал и в Организации Объединенных Наций, три раза ездил на Генеральную Ассамблею ООН. Короче говоря, был на разных должностях в МИДе, ведал архивами МИДа, потом ведал дипломатической Академией, а потом перешел на работу в Академию Наук, где я и продолжаю до сих пор работать.
– Но все-таки главное Ваше призвание – это Китай?!..
– Да, большую часть моей жизни я занимаюсь историей этой страны и продолжаю до сих пор.
Я был директором Института китаеведения, но когда у нас с Китаем отношения испортились, стал заместителем директора Института востоковедения. Короче говоря, моя вся жизнь практически связана с Азией, с Китаем, даже когда я был в Лондоне, работал на направлении азиатском и китайском. Ну, и в научном отношении, я когда вернулся из Китая после окончания войны в 1945 году, я защитил кандидатскую диссертацию на тему: «Принцип Сунь Ятсена «национализм» и его внешняя политика». В 50-е годы защитил докторскую диссертацию на тему: «Движение за реформы в Китае в конце 19-го века и Кан Ю-вэй». Кан Ю Вэй был лидером этого движения. Потом меня избрали членом-корреспондентом Академии Наук, ну а потом стал академиком.
Сейчас занимаюсь редактированием десятитомной «Истории Китая с древних времен до начала XXI-го века». Вот, здесь Вы видите шесть томов, которые уже вышли из печати, над двумя томами уже в издательстве работают, один том за Ленинградом (Санкт-Петербургом), задерживают они, но в конце года обещали представить мне уже на окончательное редактирование и практически еще один том, это восьмой том по КНР. Поскольку за эти годы много сотрудников, которые работали по этой тематике, ушли из жизни, то пришлось менять людей на ходу, новых специалистов привлекать. Но я думаю, что мы до конца года закончим. Буду я жив или не буду жив (1-го сентября мне исполнится 98 лет), другой кто-нибудь закончит это дело. Эта «История Китая» рассчитана не только на ученых, а на всех тех, кого интересует история этой уникальной страны – единственной из древних цивилизаций сохранившейся до наших дней. Китайский этнос, хотя его завоевывали гунны, тюрки, монголы, чжурчжэни, кидани, маньчжуры, тем не менее сохранил свою традиционную национальную основу, хотя и впитал многое от культуры своих завоевателей. Китайцы по праву гордятся непрерывностью своей истории. «Чжунго» – Центральная страна – так они называют свое государство, и уже само это название влияет на менталитет китайцев (не всегда, правда, в лучшую сторону…). Если история Европы нами изучается достаточно подробно, то история наших восточных соседей – Китая, Японии, Монголии и других стран у нас известна очень поверхностно. Если Вы бывали в Посольстве Китая, то видели там, у входа в зал, ширму, на которой написано «Наших друзей – полное море». То есть, по сути, «Вся вселенная – наши друзья». Китайцы – очень талантливый, очень трудолюбивый народ, и заслуживает всяческого уважения. Вот об этом мы и рассказываем в нашей десятитомной «Истории Китая…».
– Сергей Леонидович, один мой китайский знакомый сказал, что в Китае к России относятся совсем иначе, чем к другим странам, и уточнил, что это сложное чувство, когда обида смешана с благодарностью…
– Это можно понять. С одной стороны, китайцы припоминают нам иногда участие царской России в Альянсе восьми держав (этот Альянс из 8-ми держав на рубеже XIX и XX вв. жестоко подавил антииностранное движение ихэтуаней, так называемое Боксерское восстание), а также то, что Россия в XIX веке, во время кровавого восстания мусульман в Синьцзяне, заняла Илийский край, входивший в состав империи Цинов, и 10 лет им управляла, прежде чем вернула обратно (правда, только 80% от занятой территории). Это сложный исторический эпизод, и нельзя сейчас точно сказать, кто тогда был прав, а кто виноват, как бы вообще пошла история, по какому пути. Возможно, будь все иначе, то сегодня в Синьцзяне было бы независимое от Китая мусульманское государство, постоянно угрожающее и Китаю, и России. Немало горя и страданий принесла Китаю и китайскому народу русско-японская война, проходившая на территории Китая, да и целью которой был контроль над Маньчжурией, а в идеале – и вообще над всем Китаем.
Поэтому нельзя идеализировать царскую Россию и её действия в отношении Китая, в те времена сильно ослабленного правлением Цинской династии и Опиумными войнами.
Но, с другой стороны, невозможно предать забвению вклад России в национально-освободительное движение в Китае, поддержку китайскому народу со стороны передовой российской интеллигенции… – вспомним высказывания Менделеева, Льва Толстого, Горького и других наших ученых и писателей, их осуждение политики Англии, развязавшей в Китае Опиумные войны, катастрофически ослабившие эту страну. В самый разгар восстания ихэтуаней, уже в самом первом номере ленинской газеты «Искра» Ленин писал с симпатией к восставшим и с осуждением агрессии империалистических держав, к которым примкнула и царская Россия. Поэтому совесть передовой части русского народа, российской интеллигенции перед Китаем чиста – мы всегда его поддерживали, симпатизировали китайскому народу и его прогрессивным силам, осуждали политику по отношению к Китаю не только со стороны Англии, Германии, Японии, но и политику царского самодержавия. Позднее огромную роль в развитии национально-освободительного движения в Китае сыграли две русские революции. В Китае признают факт влияния первой русской революции на подъем революционного движения в Китае, в ходе которого Китай еще в 1911-м году (то есть на шесть лет раньше России!) сверг монархию – ненавистную империю Цин! Мао Цзэдун так говорил о влиянии России на сам факт создания Компартии Китая: «Залпы Авроры донесли до Китая идеи марксизма-ленинизма». Давайте помнить и о том, какую помощь оказала Советская Россия и 3-й Интернационал (Коминтерн) в подготовке революционных и военных кадров для Китайской Республики, о помощи в борьбе с японскими милитаристами, в создании Китайской Народной Республики и экономической основы нового китайского государства! Сколько волонтеров, сколько летчиков, сколько других военных специалистов отправилось из СССР на помощь китайскому народу! Например, по просьбе Сунь Ятсена в 1924-м году туда был направлен будущий маршал Блюхер!
Но и в Китае тогда многие были беззаветно преданы идеям российской революции, было много истинных друзей Советского Союза. Вот об этом надо писать побольше!
– Сергей Леонидович, в российской прессе иногда можно прочитать обвинения в адрес китайцев, что они, якобы, намерены вернуть себе Дальний Восток и Сибирь. Принадлежали когда-нибудь действительно эти территории Китаю, есть ли у китайцев какие-то основания на них претендовать, или это все вымысел наших доморощенных алармистов?
– Пограничный вопрос между Россией и Китаем окончательно был закрыт еще в 1993 году, с подписанием последнего соглашения о делимитации границ, хотя, возможно, не все еще чисто технические моменты решены. С их завершением пограничная проблема останется в прошлом до тех пор, пока и в России, и в Китае сильная, отвечающая за свои слова и действия власть. Конечно, теоретически можно предположить, что вдруг что-нибудь чрезвычайное случилось с Россией (например, кому-то удалось разжечь в России новую гражданскую войну!), и тогда, конечно, ситуация может измениться. Но лично я в это не верю.
А что касается претензий какой-то части китайского общества на Дальний Восток и Сибирь, так ведь и у нас многие требуют вернуть, вслед за Крымом, Аляску и даже Польшу с Финляндией. Но кто их всерьез воспринимает?!.. Так эти страны и территории хотя бы действительно входили в состав Российской империи, управлялись ей. А вот Китай Дальним Востоком, а тем более Сибирью (если не считать Тувы), не владел. Да, до прихода русских на Амур, в начале XV века (т.е. во времена династии Мин) в результате трех военных походов евнуха по имени Ишихэ (он был чжурчжэнь по происхождению) был создан Нургуньский вэй (округ, включавший в себя земли устья Амура и остров Сахалин), управлять которым должны были местные туземные вожди. Также на Тырском утесе (расположенном на правом берегу Амура примерно в 120 км от устья реки в Ульчском районе Хабаровского края – РиК) эта экспедиция под руководством Ишихэ водрузила каменную колонну, увенчанную статуей Будды, и построила храм, воздвигла стелу с текстом на китайском, монгольском и чжурчженьском языках. Но власть династии Мин была в тех местах не только очень краткой, но и номинальной. Вскоре китайские военные походы на Амур прекратились, построенные евнухом сооружения разрушались аборигенами, затем восстанавливались и вновь разрушались, и через несколько десятков лет от них остались только развалины и памятные стелы. На том и закончилась попытка Поднебесной колонизировать Дальний Восток.
Считать же поводом на право принадлежности к Китаю хоть какой-то части Дальнего Востока несколько военных походов времен династии Мин на левобережье Амура – ну, это просто несерьезно. Это с таким же успехом сегодня могли бы претендовать итальянцы на Великобританию… – ведь древние римляне тоже ходили военными походами на Британские острова!.. А если вспомнить походы Александра Македонского!.. – он дошел до Пакистана, до Индии. Так что ж, греки, по такой логике, имеют право претендовать на эти страны?!..
Так и сегодня в Китае никто не претендует на остров Суматру, восточное побережье Африки, на Аравийский полуостров и Южную Индию только на том основании, что примерно в те же годы, что и экспедиции Ишихэ, то есть во времена расцвета династии Мин, китайский флот совершил семь огромных экспедиций под руководством такого же евнуха по имени Чжэн Хэ!.. Может ли являться основанием для таких претензий тот факт, что несколько кораблей в ходе этих экспедиций затонуло, и у далеких от Китая берегов до сих пор находят китайский фарфор?!..
Я был в Малайзии и видел беседку, построенную у источника в честь того, что здесь пил воду Чжэн Хэ. На этой беседке и имя его написано – «Чжэн Хэ». Во Вьетнаме, в западной части Сайгона (Хо Ши Мина) с тех времен есть огромный китайский район, Шалон. Но китайцы же не пытаются заявить свои права на эту часть Вьетнама!
Надо признать, что в годы «большого скачка» и «культурной революции» сформировалась общая концепция китайских обществоведов по истории китайско-российских отношений, состоявшая в том, что царская Россия навязала цинскому правительству неравноправные Айгунский, Пекинский и последующие договоры, по которым Китай утратил значительную часть своей территории. Но, надо сказать, что сегодняшние китайские историки в большинстве своем объективно, с опорой на разнообразные (а не только тенденциозно подобранные) источники, трактуют историю взаимоотношений России и Китая и в целом отражают её достаточно достоверно.
– Сергей Леонидович, Вы первый из моих знакомых, кто был лично знаком с Мао Цзэдуном!.. Что Вы о нем могли бы рассказать, каким он Вам показался?
– Первый раз я увидел Мао Цзэдуна летом 1949-го года. Помню, в феврале в Пекин (где я был тогда генконсулом) был направлен представитель ЦК ВКП (б) Иван Владимирович Ковалев, до этого бывший наркомом (министром) железных дорог СССР. Задачей Ковалева было восстановление железных дорог Китая, практически полностью разрушенных гоминьдановцами при отступлении. Они взрывали мосты и водокачки, убирали рельсы и шпалы – одним словом, после них в Китае железных дорог не осталось. И вот, по просьбе Мао Цзэдуна, Сталин послал Ковалева (который на тот момент проштрафился тем, что провел железную дорогу к себе на дачу, о чём, конечно, сразу доложили Сталину…) и тем самым дал ему возможность реабилитироваться.
На тот момент у СССР были дипломатические отношения с Китайской Республикой, с правительством Чан Кайши. Соответственно, было и посольство (которое действовало до последнего момента), и консульства. В их числе было генконсульство в Пекине со штатом в шесть человек, а я был генеральным консулом. И хотя к 49-му году коммунистическая Народно-освободительная армия Китая (НОАК) явно выигрывали гражданскую войну, но наше посольство и посол Н.В. Рощин, как и положено, оставались при правительстве Чан Кайши, которое в октябре 1949 года находилось в Нанкине, а потом перебралось в Кантон (Гуанчжоу).
Ковалев, приехав в Пекин, пришел ко мне, предоставил мандат, подписанный Сталиным, и потребовал себе особняк на территории советского посольства. Мы выселили одного американца – торговца антиквариатом, арендовавшего у Посольства один из особняков, и заселили туда спецпосланника Сталина. Под руководством Ковалева наши специалисты помогали восстанавливать эти железные дороги: сначала в Маньчжурии, а потом и в Северном Китае. Вся техника, рельсы, конструкции мостов, подвижной состав – все доставлялось из Советского Союза.
И вот как-то Ковалев пришел ко мне, и спросил, хочу ли я познакомиться с Мао Цзэдуном?
– Я-то, конечно, хочу, а вот хочет ли Мао Цзэдун со мной встретиться?!.. – ответил я ему.
– Сегодня нас Мао Цзэдун приглашает к себе в гости! – сообщил мне Ковалев.
Помню, этим июльским днем стояла страшная жара, дышать было нечем, а мы поехали в Сишаньские горы на северо-западе Пекина, где в одном из монастырей была резиденция Мао Цзэдуна. Поводом для встречи оказался обед в честь отъезда тогдашнего зампредседателя ЦК КПК Лю Шаоци в Москву (который ехал туда вместе с Ковалевым).
Тогда в Китае велась активная подготовка к созыву I Сессии Народного политического консультативного совета Китая (НПКСК), которая должна была провозгласить образование Китайской Народной Республики, а также сформировать новое правительство страны. Но опыта государственного строительства у китайских коммунистов не хватало, поэтому было решено обратиться за помощью к Советскому Союзу. Китаю нужна была не только военная помощь, но и помощь по созданию гражданских структур, в том числе в создании нового правящего органа страны. Вот за такой помощью и должен был поехать в Москву летом 1949 года Лю Шаоци. Забегая вперед, скажу, что тогда в Москве он встречался со Сталиным, Молотовым, посещал Госплан. Вернулся же он тогда в Пекин в разгар работы Сессии НПКСК, которая выработала Основной закон (прототип Конституции), утвердила структуру Центрального народного правительства, государственный флаг, эмблему, гимн и т.д. И буквально через несколько дней было объявлено о создании Китайской Народной Республики.
Конечно, перед такой поездкой Лю Шаоци и Ковалеву надо было решить много вопросов. Они получали последние указания от Мао Цзэдуна, подписывали последние документы, совещались.
Так получилось, что Ковалев, Лю Шаоци, Чжоу Эньлай, маршал Чжу Дэ и остальные собрались на другом конце стола, и что-то обсуждали – заявки на советских специалистов, на технику, на оружие, а мы с Мао Цзэдуном остались вдвоем. Я тогда писал диссертацию, и воспользовался этой встречей с Мао Цзэдуном – целый час задавал ему вопросы на интересующую меня тему. Меня тогда интересовали оценки Мао Цзэдуном личности и роли Сунь Ятсена и Кан Ювэя – китайского философа, реформатора эпохи Цин, который возглавлял поддержанное императором Гуансюем движение за реформы 1898 года. Мао Цзэдун терпеливо мне отвечал, и в этом нашем с ним общении показал свой широкий кругозор, хорошую память. В нем чувствовались властность, высокий ум, незаурядная натура.
Я видел Мао Цзэдуна на трибуне 1 октября 1949 года, когда состоялась торжественная церемония провозглашения КНР, я присутствовал на грандиозном параде на площади Тяньаньмэнь. А вечером ко мне в генконсульство пришел помощник министра иностранных дел Чжоу Эньлая со срочным письмом. Это было предложение советскому правительству установить дипотношения с КНР. Я быстро перевел его и отправил телеграммой в Москву. А уже на следующий день, 2 октября 1945-го года наша страна признала Китайскую Народную Республику – самой первой из всех стран мира!
На церемонии провозглашения КНР я был практически единственным официальным представителем СССР (из Москвы тогда приехала только делегация деятелей культуры во главе с писателями Александром Фадеевым и Константином Симоновым). Это объяснялось тем, что хотя советское руководство поддерживало компартию Китая и ее борьбу, но при этом шло на серьезный риск столкновения с американцами: уже шла «холодная война», ожидался военный конфликт на Корейском полуострове. Поэтому на государственном уровне советское руководство проявляло вполне объяснимую осторожность и до последнего не давало формальных поводов упрекнуть себя во вмешательстве во внутренние дела Китая.
Конечно, Мао Цзэдун был выдающейся, хотя и своеобразной личностью. Выходец из крестьян, Мао своими локтями пробился к знаниям. Это был самородок, плод своей земли, как говорят китайцы. Мао Цзэдун не просто был настоящим китайским интеллигентом, но и писал хорошие стихи в подражание поэтам Танской династии, он успешно занимался каллиграфией. Так, например, именно им было написано название газеты «Жэньминь жибао», которое используется до сих пор. В отличие от многих других китайских революционеров Мао Цзэдун, хоть и был самоучкой, но стал носителем классической китайской мудрости. Благодаря постоянному самообразованию, он достиг очень высокого уровня китайской культуры. Но многие его бытовые привычки шокировали нас, иностранцев, они казались несовместимыми с его статусом. В то же время мы понимали, что к нему – к человеку крестьянского происхождения, ни разу никогда (на тот момент) не выезжавшему из Китая, сложно предъявлять требование вести себя в соответствии с европейскими представлениями о бытовой культуре.
Мао Цзэдун – продукт своего времени. Оценки личности Мао Цзэдуна и его вклада в создание Нового Китая противоречивы. Лично мне ближе та, которую дают ему сегодня сами китайцы, исходя из принципа «сань - чи» – три и семь. То есть примерно так – тридцать процентов плохого и семьдесят – хорошего. Но в любом случае я благодарен судьбе за то, что она предоставила мне возможность не просто знакомства, но и общения с этим великим человеком.
– Сергей Леонидович, а какой период истории Китая Вам наиболее интересен?
– Это XIX и XX-й века. Но я занимаюсь всей пятитысячелетней историей Китай. Вот как раз этот десятитомник – это пять тысяч лет китайской цивилизации. Это становление цивилизации, это первая династия Шан, потом Чжоу, потом Хань, потом идет троецарствие, потом идет Танская династия, потом Сунская династия, завоевание монголов. Вся история Китая – в этом десятитомнике, включая завоевание страны маньчжурами в 1644 году. Там значительная часть моего труда, при этом не только редакторского, но и авторского.
– Вы не только были свидетелями событий, перекроивших политическую карту мира, но и сами вписали яркие страницы в историю российской дипломатии! Что бы Вы пожелали тем, кто избрал, или только собирается избрать дипломатическое поприще делом всей свой жизни?!..
– Я бы не хотел выступать в роли ментора и читать нотации. Но могу поделиться теми выводами, которые сделал для себя. Главное: необходимо попытаться понять, а может быть – и полюбить ту страну, на которой вы собираетесь специализироваться! Для этого обязательно надо знать язык страны пребывания с тем, чтобы иметь возможность работать с первоисточниками, с прессой, с документами. Знать язык надо еще и для того, чтобы общаться на нём, и не только с чиновниками, или коллегами-дипломатами, но и с простыми людьми. Ведь именно они являются носителями культурного кода своей нации. Быть дипломатом – это огромная ответственность перед своей страной, перед её народом. Ведь по дипломатам в первую очередь судят о России в целом.