Мы выехали из Урги рано утром. Началась утомительная и мало интересная езда через безлесную пустыню Гоби или Шамо. Видны были лишь песчаные бугры да кое-где скалистые горы. Иногда целый день тянулись ровные, широкие, но скудные травой, луга. Гоби считается голодною степью: однако, вдоль почтового тракта она вся заселена, конечно, кочующими племенами.

Эти племена зимой на подобие медведей сосут свои лапы (то есть, остаются почти совсем без пищи). Единственный источник пропитания у них — возка чая. Русские купцы им платят чаем же и крупой. Лошади у них как-то отыскивают подножный корм под снегом; вообще у них скот никогда ничего кроме травы не ест. Переход Гоби однообразен и утомителен. Захватив с собой не очень много провизии, мы спешили скорее пройти, чтобы не голодать. Впрочем, и с провизией удобств было мало. В иных местах вода попадалась соленая, так что и чай пить было нельзя, а это уж совсем плохо. Вода здесь находится в колодцах, вырытых по приказанию Чингиз-Хана, когда он распространял свои завоевания направо и налево по материку; им же было установлено, чтобы монголы, кочующие по степи, содержали лошадей и перевозили казенных проезжающих. Это был прототип всех наших почтовых трактов, учрежденных по образцу и примеру татар. Первоначально экипажей никаких не было и путешественники ездили непременно верхом, меняя лошадей на каждом станке. По преданиям, Чингиз-Хан, а потом Батый учредили много таких трактов через пустыню и нарыли колодцев, что было истинным благодеянием для кочевников. С распадением татарского царства многие из этих путей пришли в запустение и колодцы засорились.

Пржевальский и другие путешественники по востоку не раз встречали следы таких работ; своею тщательностью и аккуратным устройством они напоминают крытые колодцы, прорытые Александром Македонских по малой Азии, во время его похода против Персов.

Лошадей в степи содержится очень много и в них недостатка никогда не бывает. Монголы в Гоби смирный народ и, кажется, забитый Китайцами. Нас они встречали с большим почетом. Когда мы приезжали на станок, они становились на колени и клали земные поклоны; я было попробовал им сказать, что этого совсем не нужно, но они не поняли и продолжали свое. Посреди пустыни попадались нам высохшие речки и иногда вблизи в горных ущельях тощие деревца; это несколько оживляло картину. Чем больше мы придвигались к югу, тем больше встречали обозов, верблюдов и перегоняемых табунов лошадей. Однажды мы встретили поезд какого-то Китайского мандарина. Скакало около 20 всадников, потом телег десять было доверху нагружено вещами и еще столько же навьючено лошадей. Сам мандарин ехал сзади в разукрашенной и герметически закупоренной телеге; около него с обоих боков также скакали всадники. Свита, сопровождавшая мандарина, была очень пестро одета. Встречаясь с нами, некоторые раскланивались, другие добродушно посмеивались и кивали на нас головами. Странны отношения Китайцев к Монголам, их никак нельзя сравнить ни с какими из народов Европы.

Несомненно, жители Срединной Империи в душе очень презирают диких, по их мнению, Монголов, считают их своими рабами, но вместе с тем страшно боятся, не хотят раздражать и обращаются с ними бережно-нагло-презрительно, то есть, под видом какой-то дружбы и покровительства, обирают их и помыкают ими, как скотами. Монголы по отношению к ним, как говорят Французы «ont l’ais sournois», то есть, при полнейшем внешнем почитании и боязни, подсмеиваются над Китайцами, пользуются их охраной, чтоб сохранить хоть тень излюбленной ими свободы переселяться с места на место; они почти все, что имеют, отдают Китайским властям, и в тайнике души думают, что еще надувают Китайцев, сохраняя себе едва достаточное для пропитания. Суждение их о китайском владычестве напоминает сознание того Малоросса, который, объявив Москалю, что насчитал в Кремле всего 10 ворон и заплатив за них хитрому проходимцу, радовался, что надул его, скрыв, что насчитал целую сотню.

Монголы удивительно глупы и горды, обираемые кругом, притесняемые и одурачиваемые всегда всеми, и Китайцами и Манчжурами и друг., все-таки воображают, что они всех надувают и эксплуатируют. О предержащих властях иначе не говорят, как с усмешкой, и, кажется, твердо уверены, что не существует на свете народа счастливее их и нет страны лучше их холодных, голодных и унылых степей. На предрассудках они, можно сказать, собаку съели и число им потеряли. Один из них меня сериозно уверял, что громадная смертность во время эпидемий происходит у Китайцев оттого, что они достают металлы из земли: серебро, золото... Монгол с самодовольною улыбкой прибавлял; «вот в нашей стране есть много сокровищ в недрах земли, но мы знаем, что доставать их оттуда не следует и не трогаем, и нас уже на удочку не подденешь: мы понимаем, что лучше умереть с голоду, чем воспользоваться чем-нибудь, содержащимся под землей». Говоря это, глупый человек был очень доволен и почитал себя великим философом и знатоком жизни.

Большая часть Монголии не обработывается, и у Монголов совсем нет хлеба, его заменяет привозимая с юга просяная крупа.

Если бы не быстрая езда по их степям, то переезд этот был бы несносен до тоскливости; холмы да бугры, все голо, ровно и волнисто, один станок как другой, и везде глупые рожи несчастных голодных, оборванных и самодовольных Монголов, степных кочевников. Точная цифра населения Монгольских степей неизвестна. Эти люди не любят вести никаких записных книг, ни метрик, и Китайцам очень трудно добиться толковых сведений о чем бы то ни было от этих идиотов.

С приближением к Калгану местность стала оживляться; попадались засеянные поля, огороды и кое-где деревушки, состоящие из глиняных домиков. Вместо юрт нас уже помещали на ночь в почтовых дворах, называемых Денди (по-китайски — постоялый двор); это были крытые помещения, заключающие в себе несколько грязноватых комнат без мебели, но с настилками у стен; в окнах вместо стекол была китайская бумага, кое-где прорванная. Извне эти жилища были очень причудливо украшены рисунками в китайском вкусе. В них было хуже, чем в юртах, потому что отовсюду дуло и по большей части господствовал дурной запах. Верст за 20 до Калгана мы добрались до Провала Пясецкого (я его так называю потому, что великий Русский исследователь Китая, Пясецкий, его впервые описывал). К его талантливому описанию нечего прибавлять. Надо с ним вместе подивиться великолепной и совсем неожиданной картине, которую тут видишь после однообразной Гоби. Вид этот один из красивейших, которые мне приходилось видеть. Он поражает, своим величием... да к тому же тут впервые замечаем скромно извивающуюся по холмам великую китайскую стену. Это сооружение меня всегда удивляло своей грандиозностью: я еще ребенком не мало провел бессонных ночей, мечтая увидеть это чудо мира. Я почти готов был заплакать от радости, увидав наконец ее во всем поражающем величии. Господи, какое счастье!! Так вот, наконец, эта милая стена! теперь, пожалуй, и умереть не беда; пускай китайцы убивают меня, уж я видел их стену. Она в настоящее время представляет груду камней совсем развалившихся, кое-где видны четырехугольные башенки, тоже полуразрушенные, — но все-таки хороша! Смотря на нее, поражаешься бессмысленностью всего величия человеческого. Вот величайший памятник древности, вот осуществление неустанных трудов людских, вот громаднейшее сооружение человечества... а к чему оно пригодилось? что от него осталось? какая его цель? Вот оно все великое земное, как ничтожно и бесполезно, а какие люди усилия прилагают для создания его. И не то ли везде? не стены ли Китайские строили все европейские, так называемые великие народы?! Цезарь, Александр Македонский, Наполеон I не стены ли Китайские воздвигали? и что от этих громадных и ничтожных стен осталось?? Сколько крови и слез людских потребовалось, чтобы скрепить, смазать эти стены, и хотя они как известка, скрепляющая Китайскую стену, уже давно высохли и в пыль обратились, но вопиют к Богу и как бы вас ваши поклонники, пораженные вашею суетною мишурною славой, ни восхваляли, Сказавший: «мне отмщение и Аз воздам», их взвесил, оценил, сосчитал и спросит с вас. Ваши стены развалились хуже Китайской. Как видно, известка крепче связывает камни, чем ваш пресловутый военный гений. Китайская великая стена все еще стоит на радость путешественников. Замечательно, что стена, эта построена на самых неприступных местах, то поднимаясь к облакам, то спускаясь по краю пропасти на дно оврага. В этом месте начинается очень крутой спуск и продолжается до самого Калгана. Великая стена постоянно видна справа, то близко подходя к дороге, то отдаляясь от нее, а затем примыкает к городским воротам, езда производится по дну высохшей реки между высоких гор, обрамляющих местность, как две гигантские стены. Говорят, что иногда это русло после дождей наполняется водой, и тогда уже всякое сообщение прекращается; впрочем, это, говорят, продолжается недолго, часа 3 или 4, и потом опять сухо.: Дожди здесь вообще редкость, и от этого здесь растительности мало. Однако, трудолюбивые Китайцы и здесь умеют из ничего сделать все. Высохшее русло почти сплошь покрыто садами, огородами и селеньями. Тут сеют и садят кукурузу, баклажаны, разную капусту, картофель, репу, бобы, горох, редиску, морковь и много еще разных разностей, которым мы и названий не знаем. Поражает здесь также обилие фруктов; одних яблоков до 20 разных сортов, есть отличные груши, превосходный виноград, чудесные арбузы, и все это баснословно дешево продается на базарах в деревнях. Одни только персики подгуляли, они жестки и кислы, должно быть не доспевают или, может быть, Китайцы не умеют за ними ходить. Все их сады и огороды часто затопляются водой, но это им не вредит; Китайцы как-то даже наводнение умеют обращать в свою пользу.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие вокруг Азии верхом // Русское обозрение, № 7. 1895

Версия для печати

Китай : Провинции и города / Статьи / Основное / Все статьи